12 августа 2000 года. Промежуток времени между 11 час. 15 мин. и 11 час. 20 мин.
Заметив, что у «толстой» торпеды «поехала крыша», торпедисты немедленно сообщают об этом по внутренней связи на центральный пост (ЦП). Скорее всего, докладывает старшина команды торпедистов, мичман Абдулкадыр Ильдаров: ему это предписано по должности. Одновременно он подает сигнал тревоги «пожар в отсеке», нажимая специальную кнопку. В ту же секунду этот сигнал высвечивается на специальном табло в ЦП.
Ильдаров - отличный специалист. Он и без приказа Лячина знает: в случае возгорания торпеды надо немедленно тушить ее «орошением». В отсеке над каждой торпедой - «соски», из которых при аварии брызжет специальная жидкость. Но не исключено, что Ильдаров с товарищами сначала бросаются запускать систему тушения огня забортной водой - эта схема тоже весьма эффективна. Правда, при других масштабах беды...
Приняв доклад Ильдарова, командир лодки Геннадий Лячин мгновенно объявляет аварийную тревогу. И отдает приказ: продуть балластные цистерны, подготовить «толстую» торпеду к отстрелу, идти на экстренное всплытие под перископ. Ни один из наших экспертов не сомневается, что командир действовал именно так: это единственные решения. По аварийной тревоге экипаж в считанные секунды задраивает переходные люки между отсеками.
Лячин докладывает о ЧП наверх, в штаб учений. Докладывает, хотя может этого не делать: по корабельному уставу командир АПЛ при форс-мажоре имеет право обходиться без советов с берегом. Надо ли Геннадию Лячину терять драгоценные секунды на согласования? Тут нет однозначного ответа. Рядом на центральном посту - дивизионные начальники, а любое начальство любит давать советы под горячую руку. По рассказам сослуживцев Лячина, он жутко не любил шума на ЦП, но во время боевой работы никогда не выходил из себя. Это к вопросу: смог бы он при том или ином варианте развития событий «послать» советчиков? И не выходить на связь?
Но не исключено, что пожар в этот момент еще не слишком силен. И командир считает, что время для доклада есть. К тому же существуют принципиальные расхождения по содержанию самого доклада: «На борту аварийная торпеда! Разрешите отстрелить!» По неподтвержденным официально данным (и слухам), у слов «разрешите отстрелить» есть другая трактовка: «решил ее отстрелить». Слова почти однозвучные, возможно, была некачественная связь; возможно, сам Лячин произнес фразу нечетко; возможно, связист его неправильно понял...
И тогда возникает абсолютно другая коллизия: Лячин не консультируется с берегом, а информирует его о принятом решении.
Следователи до сих пор не могут разгадать: почему в торпедном отсеке не оказалось еще троих - в соответствии со штатным расписанием? Почему матрос Шульгин оказался в 5-м отсеке - почти за 70 метров от места боевой вахты? Почему военпред «Дагдизеля», старший лейтенант Борисов находился в 3-м отсеке, где обнаружили потом и тело матроса Максима Боржова?
Легендарный подводник с 40-летним стажем, адмирал Эдуард Балтин полагает: ЧП произошло в момент, когда лодка находилась в готовности № 2 (следователи, похоже, тоже склоняются к этой версии, констатируя: «Взрыв на «Курске» произошел примерно за час до расчетного времени торпедной атаки»). При готовности № 2 на постах обычно находится только личный состав вахтенных смен (остальные могут выполнять иные задачи и находиться в других отсеках).
И Балтин, и другие наши эксперты считают: аварийная тревога застала экипаж в момент, когда АПЛ находилась в состоянии «промежуточной» или неполной боеготовности. Очень похоже, что не чуявший беды «Курск» был еще далеко от района торпедной атаки и спокойно подбирался к ней - в ожидании боевой тревоги. Кто-то из моряков отдыхал, кто-то зашел в гости к товарищам...
А в первом отсеке огонь уже вовсю жрет торпеду, люди начинают задыхаться (торпедное топливо горит с невыносимым смрадом, в воздухе висит едкая кислотная морось). Дым выедает глаза. Но моряки умудряются подтащить взбесившуюся «толстушку» к торпедному аппарату и начинают продвигать ее по направляющим в «трубу».
Можно со стопроцентной уверенностью утверждать, что этой смертельной работой занимаются мичманы Ильдаров и Зубов, матрос Нефедков и работник «Дагдизеля» Гаджиев (их тела до сих пор не опознаны).
С момента доклада мичмана Ильдарова на ЦП и до 11.28 проходит примерно восемь минут. Восемь последних и страшных минут «толстушка» отводит этой отчаянной четверке смертников, которая пытается укротить пожар и предотвратить взрыв. Они лучше всех понимают, что стоит на кону в этой схватке. Четыре их жизни. И еще 114 жизней в соседних отсеках...
Где в эти секунды командир?
Рабочее место Геннадия Лячина - во втором отсеке, командирское кресло установлено всего лишь в 7,5 метра от переходного люка в торпедный отсек. И Лячин сидит лицом к люку! (См. схему.)
Экспертиза установит неоспоримый факт: в момент второго, сокрушительного взрыва Лячина не было на этом рабочем месте. Где же он? Из 36 моряков второго отсека опознаны очень многие. Почему среди них до последнего дня не было командира - равно как и начштаба дивизии Багрянцева, командира минно-торпедной части Байгарина, замполита Шубина, старшего боцмана Рузлева?..
Представьте: из торпедного отсека поступают на центральный пост все новые убийственные доклады - пожар унять не удается. Эксперты-подводники не исключают: разгоравшийся пожар мог через минуту-другую повредить систему переговорных устройств. После чего связь торпедистов с центральным постом прекратилась.
Что мог сделать в запредельно нервозной ситуации Геннадий Лячин?
Почти у дюжины бывших командиров подводных лодок мы спросили об этом. Почти все ответили: если связи с отсеком нет - надо посылать на разведку подчиненных. И ни в коем случае не идти туда самому. Потому что покидать центральный пост командир не имеет права. Теперь еще раз взгляните на схему. Командир находится всего лишь в десятке шагов от переходного люка, через который уже пробивается едкий запах дыма. Мог Лячин в полном неведении, без связи, оставаться там, где ему положено оставаться? Мы не следователи. И не даем правовых оценок. Но мы знаем о Лячине от его друзей и подчиненных. И знаем, что он никогда не отсиживался в окопе. Да разве он один?!
Тела многих моряков второго отсека будут обнаружены недалеко от искореженной переборки между первым и вторым отсеками. И это дает основания предполагать: смерть настигла людей в момент, когда они рванулись к переходному люку в уже охваченную пожаром БЧ-3.
Кто-то из профессионалов скажет: «Какая чушь! Куда они могли рваться, если к тому моменту переходной люк был задраен?» Но не раз горевшие-тонувшие командиры подлодок в откровенных, «не для печати» разговорах давали нам понять: бывают моменты, когда ради единственного шанса спасти лодку офицеры пренебрегают священными правилами поведения в катастрофических ситуациях. Чтобы раздраить люк, требуется 30 секунд...
Следствие установило: переходной люк между торпедным и вторым отсеками был открыт!
Возможно, впрочем, и другое объяснение этому. При отстреле мощных торпед (а «толстушка» именно такова) переходной люк (его диаметр - 1 метр) иногда специально оставляют открытым - чтобы «отдача», ударная волна не деформировала переборку между первым и вторым отсеками. В этом случае командир и офицеры могли наблюдать развитие пожара с первых секунд - прямо через метровую дыру люка. И все им было ясно даже без рвущих душу докладов мичмана-торпедиста Ильдарова...
У них был выбор: оставаться на своих боевых постах; попытаться уйти от смерти в соседние отсеки; или броситься вперед, в огонь. Уже установлено: были и те, и другие, и третьи...
В те августовские дни, когда уже все знавшие адмиралы непонятно зачем поддерживали нашу надежду на чудо, журналисты «Комсомолки» придут к родителям моряков второго отсека. И услышат от отца старшины 2 статьи Димы Леонова: «Все уже кончено... Разве можно неделю в таких условиях выдержать? Без кислорода, при температуре 4 градуса. Да и пост Димы был в самой рубке, которая, говорят, разрушена совсем...» А батя старшего лейтенанта Максима Рванина будет, наоборот, до последнего беречь жену. Она, Наталья Александровна, скажет сквозь слезы: «В технике я ничего не понимаю, но муж мне сказал, что у Максима четвертый отсек, а затоплены только первые два...» И Диму, и Максима найдут во втором отсеке, на штатных постах, откуда они не уйдут ни на шаг.
А мы видим, как командир и несколько офицеров, нарушая все приказы, лезут в торпедный отсек - помочь Ильдарову с ребятами.
До взрыва - секунды...
Где застанет он их? В торпедном отсеке или на пути к нему?
В 11.28, в миг смерти, их осветила могучая огненная вспышка, мощь которой немного недотянула до солнечной: температура на пике взрыва до 4500 градусов. Член правительственной комиссии, профессор Дмитрий Власов скажет потом в «Комсомолке»:
- Перед таким взрывом не может устоять ни один материал, существующий в природе...
Люди в носовом отсеке не были сделаны из бессмертного материала.
Их просто не стало в момент взрыва. Ибо мощь его была такой, что, будь рядом с «толстушкой» люди из титана, их бы тоже превратило в плазму.
А через 135 секунд от взрыва «толстушки» сдетонирует торпедный боезапас - и разорвет все живое вплоть до шестого, реакторного отсека. Сила ударной волны будет такой, что вынесет во второй отсек тяжеленные куски торпедных стеллажей и фрагменты неразорвавшихся боеприпасов - иные весом по 150 - 250 килограммов...
И станут провидческими давние стихи начальника штаба дивизии капитана 1 ранга Багрянцева, который тоже бросился в ад торпедного отсека вслед за командиром:
Ну а если случится такое -
По отсекам пройдет ураган,
Навсегда экипаж успокоя...
Я за них поднимаю стакан!
...Через три с небольшим недели после этого, 6 сентября 2000 года, в «Комсомолке» напечатают репортаж из Видяева: «У мичмана Ильдарова, погибшего на «Курске», родился сын!» Ильдаров-младший появится на свет в центральной больнице Кольского района. Вес - 3200. Здоровенький. Малыша назовут Абдулом - так хотел отец, принявший на «Курске» первый бой со смертью.
А последний бой «Курска» еще впереди.
